Но не сегодня. Сегодня они тянулись, шептали Берте что-то, и слов она не могла разобрать, сколько не вслушивалась.

Темная тень мелькнула перед самым лицом и Берта, не дожидаясь слов старухи Гессы, побежала за ним, скорее чувствуя его, чем видя.

Его тревожное карканье тонуло в тумане коротким всплеском, как камень, брошенный в озеро. И невозможно было понять, впереди он был или сзади, справа или слева.

Но Берта бежала, боясь потерять хоть его тень. Бежала, пока легкие не начало разрывать от густого тумана с запахом тлена. Бежала даже когда в глазах начало темнеть, а трезвый разум грозился оставить ее, потонуть в шелестящем шепоте, в завывающих стонах бесславно погибших. Казалось, несколько раз мелькали в густом тумане знакомые лица. Ивар, ушедший в Хель от руки Мари. И сама Мари. Отец, запутавшийся в сетях Ран. Старуха Гесса... Какие-то дети... Воин, приставивший к горлу ее острую сталь... Староста Мартин...

Множество лиц из прошлого скрывали стылые туманы. Множество тех, кого Берта знала или не знала. И все они говорили. Тянулись к ее теплу. Теплу еще живого человека.

Но Берта бежала. За серой тенью, что скользила впереди, разгоняя туман черными крыльями.

Густой настолько, что не давал видеть дальше вытянутой руки. И потому Берта не заметила, как твердая земля закончилась под ногами.

Она падала. И падению этому не было конца. Кричал ворон, срывая голос, подобно раненому старику.

И Берта закрыла глаза, чувствуя, как к горлу подступают слезы отчаянья. Вот и все. Хель все равно победила. Теперь она останется в стылых туманах и будет блуждать, как те, кого видела. И никогда больше не увидит дорогих ей людей. Не увидит Хальвдана. И он будет так же блуждать в туманах, умерев от руки женщины. Черный ворон, размером больше огромного орла пролетел мимо, подцепив крылом ошметок сизого холодного тумана и Берте показалось, что она застыла на месте. Словно невидимая рука удерживала ее, а сама она могла ступать по воздуху. И тут же знакомый ветер подхватил ее, как мелкую щепку и мир смазался. Потускнел и расцвет невиданными красками.

Корни Мирового Древа, огромного настолько, что первой ветви его не видно было от земли. Настолько могучего, что чувствуешь себя мелкой и никчемной. Мельче муравья, что ползет по стволу столетнего дуба.

Журчал подбрасывая воды на камнях источник Урд, искрясь под лучами солнца. Пели птицы невиданных раскрасок. И бродили животные, не знающие ни голода, ни страха. Это место напоминало Рай, о котором рассказывал отец Оливер. И только раскинувшаяся в разные стороны путанная пряжа из тонких, как человеческий волос, нитей и три женщины возле нее не давали забыть о том, где на самом деле оказалась Берта.

- Зачем ты здесь? - спросила старуха Урд, что ведала прошлое, каркающим голосом, похожим на треск поленьев в костре.

Она была настолько стара, что волосы ее истончились и были белыми, как молоко. Как и глаза, что утратили цвет, побелев, и только двумя черными мошками ползали по ним зрачки. Рот ее лишился зубов и если бы не воды источника Урд, она бы давно покинула все миры. Став только памятью о себе самой. Берта прочистила горло, стараясь не отводить взгляд.

- Я пришла просить вас изменить судьбу Хальвдана Ульвссона при рождении названного Хравном и прозванного Любимцем Богов, - громко сказала Берта, глядя просто в старческие глаза.

Голос ее не дрогнул, как бы не дрожали, подобно струнам лиры, в груди тревога и страх.

- Такова его судьба, - отвернулась старуха, силясь распутать пряжу, но только еще больше путая и обрывая нити, свитые юной Скульд и зрелой Верданди.

- А моя? Моя тогда какая? - едва сдерживая злость и слезы, спросила Берта. Верданди, правящая настоящим, встала и отошла от веретена.

Ее голос был сильным и красивым. И почему-то напомнил об Ансвит. Ансвит... Она не переживет такого позора, что упадет на весь род, вместе со смертью сына. «Горе матери, что хоронит сына. Это может убить» - вспомнились ее слова, и Берта судорожно вдохнула.

- Твоя судьба Берта, выйти замуж и родить сыновей. Из твоего чрева выйдут великие воины, о которых будут слагать легенды. Великие воины, имя которых не сотрет время. Ты станешь полночной наездницей, и в руках твоих будут жизни людей, и их судьбы.

Берта почувствовала, как по щекам покатились слезы.

- И я после смерти попаду в Хель.

- Такова твоя судьба. Как и Гесса Колдунья ты не можешь противиться ей.

- Мне не по нраву такая судьба, - сказала Берта, вытерев слезы и вскинув подбородок.

- И что? - каркнула старуха Урд.

- Я останусь здесь, - сказала Берта и села, скрестив ноги. - Мне не нужна такая судьба, где руки мои будут омыты невинной кровью, а люди, которые мне дороги, станут ненавидеть и бояться меня.

- Ты... - прошипела потревоженной змеей Урд. - Кто ты такая? Даже ассы не смеют перечить нам, принимая свою судьбу и свой долг.

- Я не богиня. Я женщина, сердце мое не так сильно, как у мужчин. А потому... -Берта дерзко улыбнулась, так как человек, которому нечего терять. - Я боюсь возвращаться.

И когда старуха Урд поднялась, с перекошенным от злости лицом, юная Скульд, что вплетает в нить жизни долг и прядет будущее, звонко рассмеялась.

- Она нравится мне, - сказала Скульд и склонилась к источнику жизни и мудрости, зачерпнув в чашу воды. - Но даже ей я ничего не дам просто так. Ты пренебрегла долгом, что я спряла для тебя. И потому, я заберу самое дорогое, что дается женщине - возможность рожать сыновей. Согласна ли ты Берта, которую назовут Бесстрашной, на такое.

Берта закусила губу, взвешивая жизнь того, кого любит, и собственную сломанную судьбу. И обреченно кивнула.

- Тогда возьми. Воды источника вернут жизнь в тело. А я спряду новую нить за этим узлом на ваших судьбах.

Берта взяла. Как наибольшую драгоценность в девяти мирах, за которую она заплатила наибольшую цену, которую может заплатить женщина.

- Иди. И помни, что эту судьбу ты выбрала для себя сама, - сказала Верданди.

И снова ветер подхватил Берту, напомнив, что она всего лишь сухой лист, который носит судьба туда, куда угодно ее ветрам.

Улье в бессильной злости сжимал и разжимал кулаки.

То, от чего он так старался оградить своего кровного брата, все равно случилось. А ведь он чувствовал, что дурным закончится затея забрать ее в земли Норэгр. Чувствовал. И все же не настоял. Поверил, что сами боги послали ему фракийку. Разве что сам Локки приложил к этому свою руку.

Раненого Хальвдана и бесчувственную Берту перенесли в дом Бьерна. И сейчас фракийская рабыня зашивала и обрабатывала его рану.

Кому, как не Ульву, видевшему не раз бою подобные ранения, знать, что толку от ее повязок, как от листа подорожника.

И все же она не сдавалась. Ее движения были точными, а слова короткими. И только капли пота и краснеющие глаза напоминали, чего стоит ей держать себя в руках. Две рабыни помоложе подбрасывали поленья в очаг, и в доме скоро стало невыносимо жарко. А над огнем булькало варево Хельги жреца.

- Я убью ее собственными руками. Вырву сердце и скормлю псам, - сказал Ульв холодным, как льды во фьодах, голосом.

- Оставь эту месть богам, - устало сказал Бьерн. - Пусть они решат ее судьбу. Не опускайся до мести женщине.

- Я верю в вельву. Она упрямая, как бык. И дух ее силен. А еще она умеет жертвовать собой... Она справится, - сказал Хельги жрец. И добавил, переступив мертвую девушку-рабыню, горло которой было перерезано от уха до уха, чтобы кровью ее открыть дорогу к источнику мудрости и жизни. - Уберите жертву.

Улье и Бьерн взяли ее за руки и ноги, и потащили во двор, чтобы потом предать тело огню.

Хельги Жрец ждал. Он ждал слишком долго. Много зим миновало с тех пор, как Гуннар предрек ему славу и долгую жизнь, а еще мудрость, которой владеет только Один. Он ждал и верил, что маленькая вельва и есть та самая, кто даст ему мудрость источника. И силу его телу, что дают его воды.

Он ждал. Не сводил глаз с почти неживой Берты и все равно не заметил, как в руках ее появилась чаша с водой, чистой настолько, что казалась пустой. Взял из рук не пришедшей в сознание девушки и дал обоим по глотку. Остальное же допил сам, чувствуя, как тело его снова наполняется силой. Как исчезает боль старых шрамов и сломанных костей.